СЛИХОТ (покаянные молитвы между Рош Хашана и Йом Кипуром) Псалмом мы отметили ночи уход, И утро на мир опустилось. А мы начинаем читать слихот, И шепчем: 'Прости, прости нас!" Стоим, скорбим и беззвучно поем, Грустя над страницей каждой. И каждая высится, словно дом, Огромный, многоэтажный. Ивритские буквы, на этажах Сродни распахнутым окнам. И пот прошибает, и руки дрожат, И слышно, как шепчет Б-г нам: "Вернитесь, дети мои, из тьмы - Я вам подарю прощенье!" И мы начинаем читать псалмы, Мечтая о возвращеньи. Из года в год мы твердим слихот, И я с надеждою думаю, Быть может, продвинуться смог за год К Нему хоть на четверть дюйма я. Но все быстрей прорастают дни Бескрайним лесом бамбуковым И вдруг Он шепчет: "А ты взгляни На окна домов, что вокруг - они Сродни распахнутым буквам!"
СУККОТ У человечества всерьез воспалена Россия. Американский континент - один сплошной нарыв. Кромсают Сирию давно и без анестезии. Замучен язвой прободной, Египет еле жив. Вся Франция нагноена от Ниццы до Парижа. Ирана рана разрослась. Афганистан болит. От рака раком встал Ирак. Тяжка Китая грыжа. На Турции вскочил ячмень. У ей унылый вид. Зол КАтара катАр. Сильна Кореи диарея. Украйну лихорадка бьет, а у Гонконга - грипп. И всё беззвучно нам кричит: "Эй вы! Ау, евреи! Хоть что-то сделайте, чтоб род двуногих не погиб!" Увы! Свирепствует вовсю тахиисраэлия. Израиль ленится, подлец, он плохо гонит кровь. Из-за него объяли мир недуги роковые… Исраэлолог, отзовись! Лекарства приготовь! Приди! Ты видишь, чем грозят нам исраэлограммы! Ты знаешь, что всему виной ревмоисраэлит. Скорей, пусть будет хэппи-энд итогом этой драмы! Пусть добрый взгляд твой этот мир навеки исцелит!
ПЕРЧИК
(История в подписях под фотографиями, которые поблекли и выцвели, так что остались одни подписи)
Фото № 1. Это я, Перчик. Родители назвали меня Петром, но все зовут Перчиком. Мне здесь 17 лет, и я начинающий хиппи. Февраль 1987 г.
Фото № 2. Это наша тусовка. Я крайний слева рядом с двумя герлами. На лбу у меня хайратник – это такая ленточка, чтобы крышу не срывало. Апрель 1987 г.
Фото № 3. А это мы курим – не бойтесь, не травку! “Яву!” Май 1987
Фото № 4. Здесь я с одной герлой. Она приехала из Одессы и вписалась ко мне. Не на граунде же ей было плейсоваться! А у меня предки как раз слиняли. Июль 1987
Фото № 5. Я с моим другом Гришей. Он верующий еврей, между прочим. Июль 1987 г.
Фото № 6. Это мы опять с Гришей. Он рассказывает мне про раби Нахмана. Август 1987
Фото № 7. Я на семинаре по еврейской культуре. Лекцию читает раввин бреславского направления. Октябрь 1987.
Фото № 8. Я в Умани. Тусовка бреславских хасидов неподалеку от могилы раби Нахмана. Я – в левом углу. Декабрь 1987 г.
Фото № 9. Вот этот деревянный двухэтажный сруб – синагога в Марьиной роще, где мне сейчас сделали обрезание. 15 января 1988.
Фото № 10. Это я же через четыре дня после обрезания. И ничегошеньки-то не болит. Видите, рожа какая довольная! 19 января 1988 г.
Фото № 11. Это я опять на хипповском психодроме. Июнь 1988 г.
Фото № 12. На уроке по раби Нахману. Июль 1988 г.
Фото № 13. Я с остальными хиппарями. У нас обед. Я ем отдельно – кошерное. Август 1988 г.
Фото № 14. Еврейский Новый год (Рош Гашоно) в Умани. Среди тысяч понаехавших нашлось немало нас, хиппи. Я крайний слева. Сентябрь 1988
Фото № 15. Умань. Парк “Софиевка”. Со мною еще двое хиппанутых хасидов или бреславских хиппи – не знаю, как лучше сказать. Один из Штатов, другой – из Израиля. Сентябрь 1988 г.
Фото № 16. На Суккот в Москве в этом году выпал снег! 26 сентября 1988 г.
Фото № 17. Бывалого хиппи снег в сукке не остановит! Есть заповедь спать в сукке – и точка! Перчик в спальном мешке плюхается прямо в сугроб. 26 сентября 1988 г.
Фото № 18. “Творите любовь, а не войну!” Правда ведь, это не противоречит учению раби Нахмана? Октябрь 1988 г.
Фото № 19. Я с моей “системной женой”на слете хиппи в католическом монастыре в Польше. Ноябрь 1988 г. Фото № 20. Правда, красивый костел? Ноябрь 1988 г.
Фото № 21. Здесь я с группой хиппанутых кришнаитов. Они поют “Харе Кришна”, а я пляшу. Май 1989 г.
Фото № 22. Моя тусовка на “Российской радуге”. Июль 1989 г.
Фото № 23. Я опять в Умани. Поем под гитару “Раби НахмАн” Надежда и вам и нам!” На иврите это звучит куда красивее! Август 1989 г.
Фото № 24. Это я у нас дома. Пишу заявление в ОВИР на выезд в Израиль. Ноябрь 1989 г.
Фото № 25. Я на уроке иврита в группе Иланы Рубинштейн. Октябрь 1989 г.
Фото № 26. Ура! Есть разрешение! Декабрь 1989 г.
Фото № 27. Возле израильского посольства. Оформляемси! Январь 1990.
Фото № 28. Моя последняя тусовка на Пушке. Прощание с друзьями-хиппарями. Февраль 1990.
Фото № 29. Клятва оставаться в Израиле все тем же хиппи. Творить любовь, а не войну! Февраль 1990.
Фото № 30. Я в Шереметьево! 6 марта 1990.
Фото № 31. Я в аэропорту Бен-Гурион. Здравствуй, Израиль! 6 марта 1990.
Фото № 32. Я в мерказ клита. Первый дом на родине. Май 1990.
Фото № 33. Я и здесь остаюсь хиппи. Еду творить любовь, а не войну. 6 мая 1990.
Фото № 34. КПП. Граница “штахим” – оккупированных территорий. 6 мая 1990.
Фото № 35. Ариэль. Красивый город… Его бы куда-нибудь под Хайфу – прочь с чужой земли! 6 мая 1990.
Фото № 36. Деревня Р. Здесь живут палестинцы. Я к ним – с миссией мира! 6 мая 1990.
Фото № 37. Творить любовь, а не войну! 6 мая 1990 г.
Фото № 38. Это больница “Бейлинсон”. Сюда, в травматологию, я попал после посещения деревни Р. 1 июня 1990 г.
Фото № 39. Вот это – то, что под бинтами и гипсовыми повязками – я. Июнь 1990 г.
Фото № 40. Это мой лечащий врач. Говорит, повезло, что не убили, как Тирцу Порат – школьницу, попавшую во время экскурсии вместе с одноклассниками в другую палестинскую деревню. Июнь 1990 года
Фото № 41. Я на ходунках. Июль 1990 г.
Фото № 42. Я на костылях. Июль 1990 г.
Фото № 43. Я с палочкой. Август 1990 г.
Фото № 44. Я с новым другом, жителем поселения Тапуах. Ноябрь 1990 г.
Фото № 45. Я на слете сторонников рава Кахане. Декабрь 1990 г.
Фото № 46. Я на демонстрации с требованием немедленного трансфера арабов! Январь 1991 г.
Фото № 47. После двухнедельной отсидки за сопротивление полиции при разгоне демонстрации. Январь 1991 г.
Фото № 48. Долой шляпу! Да здравствует черно-вязаная кипа! Март 1991 г.
Фото № 49. Я на вечере памяти рава Кахане в поселении Тапуах. Май 1991 г.
Фото № 50. Наша ячейка партии “Ках”. Я – крайний справа. 27 Таммуза. 5751 года.
Олеся
Из всех путешествий, что были в моей жизни, пожалуй, самым странным, если не сказать дурацким, была поездка в городок Себеж. Прежде всего, я напрочь не помню, зачем мы туда ездили. Отвозили небольшую группку учеников нашей школы то ли на экскурсию, то ли на какую-то конференцию, то ли в лагерь на каникулы.
Запомнил я, в основном, дорогу – образ, традиционный для русской литературы. Блюли мы эту традицию то ли в плацкартных, то ли общих вагонах. А, припоминаю – туда мой близкий друг и коллега, учитель английского языка, вез пацанов – их всего-то было человек пять или шесть – в плацкартном вагоне, а мне достался билет в общем. До ночи я просидел в эрзац-купе у Игорька под посапывание молодой поросли, а отправившись, наконец, на собственнную третью полку (кто жил ТАМ в 70-е, поймет, о чем я), с удивлением, обнаружил, что юноша, занимавший вторую полку, куда-то исчез с вещами. Я, конечно же, переместился туда и ночь провел по-королевски, а утром выяснилось, что парень ночевал в соседнем отсеке, потому что обитатели нашего отсека с пьяных глаз набили ему физиономию. Впрочем, там он поутру нашел себе друзей и всю оставшуюся дорогу, визжа от восторга дулся с ними в карты.
Сам Себеж я почти не помню. Много лет спустя узнал, что до войны он был еврейским местечком, но в те годы это вряд ли во мне многое всколыхнуло бы.
А вот озеро помню. Безумно красивое, все оно мне казалось не Себежем, а Китежем – вот-вот распахнется и… сколько я ни бродил вокруг, сколько не смотрел на него, так и не распахнулось.
Не помню, кому уже мы сдали детей с рук на руки, но назад мы с Игорем ехали вдвоем. На какой-то узловой станции выяснилось, что стоянка продлится около часа, и мы двинулись по пиву. В привокзальном шалмане разговорились с местными мужиками. Не помню уже, в каком контексте, речь зашла о об иностранных языках.
– И чо, по-германски шпрехаете? – был нам задан вопрос.
Прежде чем Игорь успел меня остановить, я начал живо излагать свои скудные знания немецкого языка. Наконец, бледный и мрачный Игорь все же одернул меня и показал на часы.
– Да-а, надо идти, – перешел я на русский. – Счастливо, ребята!
Когда мы направились к выходу, за спиной кто-то из наших недавних собеседников, чтобы не сказать “собутыльников”, громко объявил:
– Ну чо, пошли латышей бить?
Он, конечно, употребил другой глагол вместо “бить”, но читатель, обладающий богатым воображением, поднапрягшись, догадается, какой.
“Интересно, каких это латышей они собираются дубасить ?” – подумал я.
– Латыши – это мы, – угадал мои мысли мой друг. – Здесь рядом граница с Латвией, там все знают немецкий. По знанию немецкого их местные и выявляют. Я свой паспорт принципиально показывать не буду, – мрачно заключил чистокровно русский Игорь.
– Я могу показать, но вряд ли это сильно поможет, – отозвался я.
– Эй, мужики! – раздался голос сзади. Мы обернулись. Их было шестеро. Все в состоянии полной боеготовности.
– Не, ну правда, откуда вы?!
– Да из Москвы мы, из Москвы! – с деланным раздражением отвечал Игорь. – И в Москву возвращаемся! Вон наш поезд стоит!
И, повернувшись спиной к ораве ксенофобов, он решительно зашагал к платформе. Я потрусил за ним.
– Ну, бывайте… – донеслось нам в спину.
В вагоне, на сей раз плацкартном, нас ждал сюрприз. Места в соседних отсеках, равно, как и в нашем, за исключением моего и Игорька, оказались занятыми компанией каких-то ПТУ-шников.
Едва войдя в свой вагон мы услышали гитарный перебор, а затем:
Олеся, Олеся, Олеся!,
Так птицы кричат
В поднебесье.
Олеся, Олеся, Олеся.
Останься со мною, Олеся.
А потом была пьянка, разговоры, разборки. Мы лежали на своих верхних полках, тщетно пытаясь уснуть. Иногда нам это удавалось, но тут в наш сон врывалось:
Олеся, Олеся, Олеся!
И гитара, гитара, гитара. И так каждые полтора-два часа. На наши просьбы угомониться они ржали. Их было много, а нас двое. Наконец, часа в два ночи в последний раз прозвучал призыв :
Останься со мною, Олеся, Как сказка, как чудо, как песня.
И рабочая молодежь перестала курОЛЕСИть.
До семи утра. В семь “Олеся” подняла нас на ноги и теперь не отпускала уже вплоть до въезда в Москву.
Причем включительно. Потому что уже в Москве мы, ускоряя шаг, шли по перрону, а “Олеся” гналась за нами, вырываясь из глоток наших так и не протрезвевших попутчиков.
Прошли годы. Уже находясь в Израиле, я узнал, что у Игорька случился инсульт. У автобусной остановки. Больше часа он пролежал на земле, а народ переступал через него, принимая его за пьяного. Самое удивительное, что он сумел оклематься. И даже трижды приезжал ко мне в Израиль, называя его своим вторым домом. Да и в Москве мы с ним виделись в каждый мой приезд.
Потом наш общий друг сообщил мне, что Игорька больше нет. Вообще-то я очень редко плачу, но тут…
“Благословен ты, Господь, Бог наш, Царь вселенной, Который даровал нам жизнь, и поддержал нас и дал нам дожить до этого времени! ” – заканчиваю я праздничное благословение, после чего мы с женой омываем руки и начинаем наше празднество в сукке.
Если пройтись по кварталу, то там, то здесь, можно увидеть белые полотняные будочки – сукки. Квартал смешанный, но и многие нерелигиозные празднуют. К тому же сегодня еще и шабат, расслабляемся. Погоды стоят сказочные… Жара спала, а городок наш в нескольких километрах от моря и это тоже чувствуется.
А в коттедже напротив своя гулянка. Там врубили колонки и, оглушая временных обитателей суккот, в ночь несутся шедевры российской эстрады.
Обычно, когда в этом доме пиршество, мы не слышим – наши окна выходят на другую сторону. Однажды только я, гуляя с собакой, слышал, как хозяин дома орал, споря с гостями: “Что я вам, еврей, что ли?” Только не спрашивайте, пожалуйста, как эти все попали в Израиль. Лучше меня знаете.
А сегодня вот приходится слушать – не уходить же из сукки!
И вдруг колонки затихают. Мы с женой счастливы – можно услышать собственные голоса!
Фиг вам! Вернее, нам! На смену музыкальным записям начинается хоровое пение. Нестройное. С преобладанием женских голосов:
Живёт в белорусском полесье Кудесница леса – Олеся. Считает года по кукушке, Встречает меня на опушке Припев: Олеся, Олеся, Олеся! Так птицы кричат, Так птицы кричат, Так птицы кричат…
Игорю удалось ускользнуть, а меня, похоже, все-таки догнали!