Десятки лет Прага мерцала для меня, как маяк в ночи, недостижимый оазис, где завораживает воздух свободы культуры, древней и современной
Где сроки спутаны, где в воздух ввязан
Дом — и под номером не наяву!
Я расскажу тебе о том, как важно
В летейском городе своем живу.
Марина Цветаева 1923
«Ненавижу туризм – набег на чужую душу», «путешествовать надо навстречу себе » — эти мысли М. Цветаевой стали для меня ориентиром, когда появилась возможность посетить столицу Чехии, где поэтесса, несмотря на бедность в 20-х гг., была счастлива и в творчестве и в любви. «Летейский город, где сроки спутаны, где в воздух ввязан дом…» манил меня как магнит…
На втором курсе филфака МГУ в 1967 меня не выпустили в Прагу. Несмотря на высокие оценки, партбюро не понравилось, вероятно, мое лицо, отмеченное печатью пятой графы… Как бы чего не вышло – социалистический лагерь надо было «бдеть», а тут внешность ненадёжной национальности… А может, мое демонстративно бедное — студенческое, но эффектное одеяние вызвало подозрения?! Не пустили, как и многих.
И десятки лет Прага мерцала для меня, как маяк в ночи, недостижимый оазис, где завораживает воздух свободы культуры, древней и современной. Мелодии Карела Гота, «Латерна Магика» — первый в мире виртуальный театр, старинные замки, легендарный «Голем» гетто, само слово «сценография» — символ поисков режиссеров 20 века от Крэга до Пискатора, от Брехта до Мейерхольда, родилось тоже в Праге, в театрах Эмиля Бурьяна и Йозефа Свободы…
На пятом курсе у меня вдруг появился странный друг – араб, сбежавший от смерти с родины, женатый на чешке с домашним адресом из Праги!… Все эти годы, где бы я ни была, он присылал мне книжки о Чехии с графикой жены и подписями типа: «Я слышу сердце друга моего, а все кругом печально и мертво»… Прага манила меня и его личной тайной. Адрес дома «Коменскего нам 959. Брандыс над Лабем» звучал во мне как пароль, ключ, который должен был открыть, объяснить мне и его, и Прагу…
Год 2018. Уже 28 лет жизни в пустыне Иудея рядом с Иерусалимом. В январе вышла моя книга «Феномен Израильского Театра» – итог размышлений о «сверх свободе» культуры на сценах возрожденного государства иудеев. Это был мой путь, не поддержанный никем, но неожиданно вдруг оценённый на Рош ХаШана Союзом Деятелей Искусств Израиля. На премию и с новорожденной бумажной «девочкой» я, наконец-то, очутилась в Праге – манящем острове света, городе Цветаевой, назло всем прошлым преградам …
Я выбрала место намеренно не в центре – отель «Моника» располагался на вершине одной из гор над Влтавой, пересекающей весь город. Из окна каждое утро открывался вид на сверкающий зеленый простор, в котором утопали разноцветные небоскребы. За пределами центральных улиц приходилось двигаться по старинным каменным кладкам и подниматься в гору по шатающимся обрубленным лестницам. Каждый вечер я дышала чистым спокойным воздухом и чувствовала себя где-то на стыке прошлых веков, в тишине подлинной чешской истории, когда двигалась среди тихо беседующих горожан, уютно устроившихся в крошечном кафе «Гамбринус» в переулке у отеля. Бело-золотой антикварный номер в модернистском стиле, с будуаром, джакузи и окном к птицам в горы, дополняли картину моего «рая».
Район «Прага 4», где туристы были редки, по образу быта, с уважением к индивидууму, гордо именовался «чешской Англией», что отвечало моим самым тайным желаниям: забыться, преобразиться, возродиться…
Первый выход в город сразил наповал: юноша с Украины на чисто русском (на фоне чехов, которые часто и английского не знают!) вывел меня из лабиринта к трамваю, подарил билет и вдруг сказал:
«Выходите здесь. Перейдите мост и сверните налево».
Я доверилась и попала на берегу на международный фестиваль еды — фиесту деликатесов со всего мира: горячие блинчики вьетнамские соседствовали с индийскими, японскими такимаки, чешским пивом, грузинским шашлыком и шоу кунг-фу. Возбуждающие вкусы, ритмы, смех дурманили, как крепкий бальзам… Но укололо одиночеством в шумной толпе: вспомнила, что в Праге есть друг, помнящий меня с юности. Не зная, где я нахожусь, вышла на дорогу в никуда. Чужие дома наглухо закрыты, машины мчали, не останавливаясь. Отчаявшись, я побрела назад, и прямо передо мной заехало на берег такси с новыми желающими полакомиться…
Чудеса бывают. Шофер знал английский, но предупредил, что мой адрес — за Прагой: ехать долго и дорого. Я объяснила, что ищу Человека и согласна на все. За окнами поплыли витые небоскребы… Тогда я впервые увидела «Танцующий Дом» — праздник начался!
Адрес был верный. На дверях увидела знакомое имя: «Др Саид». О, я стучала, как безумная в свою молодость… Ни шороха… Внизу ждал шофер отвезти назад – не покидал страх глухих дверей. Терять было нечего, и я обратилась к соседям. Благо, они знали английский, и поняли, что к доктору «приехала коллега из МГУ»… Они успели записать телефон и сказали, что рядом есть еще один дом сына, где мой друг может быть… С телефона шофера, ибо мой в чужой стране отказал, я услышала незнакомый голос, который не узнавал меня …
«Где вы находитесь? Напротив дома? Ждите. Скоро буду».
Я отпустила своего спасителя и с нетерпением стала всматриваться в даль, вспоминая наши встречи в высотном здании МГУ. Он был тогда в семидесятых черноволос, умен и фантастически обаятелен. Диссертация по русской лингвистике у знаменитого профессора Виноградова преображала его. А я тогда гордо вышагивала по общежитию перед защитой диплома… Нас сблизило тогда – духовное родство: счастье университетских достижений и тревога за будущее… Я не понимала его интереса ко мне, а он объяснялся загадкой: «Моя родина там, где мои друзья». И где бы я ни была, раз в год – поздравлял …
В 2018 навстречу мне шел старик: худой, элегантный, с натруженной спиной, седыми бровями и белой головой. Лишь темные глаза были так же глубоки и неистовы, как знаки души, мятущейся в клетке.
Мы прорывались друг к другу, как к своей юности, и с трудом вспомнили все. И сына в люльке, которого он приветствовал одним из первых, предугадав мой путь за ним; и его изначальный лингвистический талант, благодаря которому он не только преподавал в университетах философию и языки, но написал книги на чешском, английском и арабском, создал издательство и организовал фестивали, посвященные синтезу разных культур. Атмосфера дома, настоянная на любви и взаимопонимании, напоминала храм, куда хозяин никого не допускал – лишь редких избранных. Святая святых были здесь, помимо его рукописей — картины жены Дады, где в сочетании цветов и линий прочитывалась бесконечность, и даже реалии быта вписывались в их личный интеллектуальный диалог. Все эти годы я получала графические символы, визуализировавшие послания мужа.
Я чувствовала, что их создавала одна душа абсолютно понимающих друг друга людей. На одной из стен висел двойной зеркальный автопортрет, где знакомый мне с юности мощный черноволосый красавец с бокалом вина обнимал худенькую, стриженую, как мальчик, женщину с кистью в руке. Нескрываемая радость освещала их столь разные лица, где не различались уже тела, нарисованные в едином цветовом коричневом земном потоке…
— Расскажи, наконец, как вы встретились? Как ты вообще попал в Прагу? Что произошло?
— Мой брат при Асаде-старшем был коммунистом. Его должны были посадить в тюрьму, но он исчез. Вместо него взяли меня. Мне было 16. Пока я сидел, заболел так, что начал умирать. Тюремщики решили избавиться от ответственности и отправили меня домой. Той же ночью мои друзья на плечах принесли меня в самолет, который довез до Бейрута. Оттуда путь лежал в Софию, где я должен был поступить в больницу и на учебу в университет. Но по дороге что-то случилось в воздухе – и самолет приземлился в Праге. Меня сразу отправили сюда в Брандыс над Лабем – лечиться и в общежитие. Здесь на остановке автобуса меня заметила мама Лады и пригласила на обед…
Дальше рассказывала Дада:
— Мы были юными, играли, учились, и ни о чем не думали. Но однажды Саид снова исчез. Мы с мамой разыскали его в больнице. У него никого не было. Мы были единственными, кто его навещал. И однажды он спросил меня: «Ты приходишь ко мне, как к брату, или как к любимому?» Я просто хотела, чтоб он выздоровел, и сказала: «Как к любимому». Я ничего тогда не чувствовала. Любовь пришла гораздо позже, когда поженились.
Но потрясение ждало меня, когда я узнала о родителях Дады.
— Все произошло только из-за моей мамы. В годы войны ее воспитывали в католической семье, чтобы спасти жизнь. Моя мама знала, что такое одиночество среди чужих. Мой отец – чех, адвокат. Он разыскал документы о рождении жены, где в синагоге было написано, что она — еврейка. Ее звали Хана… Моя племянница построила генеалогическое древо до 14 века. По материнской линии я еврейка, но все жили как обыкновенные крестьяне и не знали, кто они… Я никому не говорю и сейчас, что я – еврейка, только самым близким.
На одной из стен дома я увидела Хану: большие глаза, обращенные вверх, в черном перманенте волос, и руки с длинными пальцами на фоне раскрытого пианино. Она была музыкантом. Вся фигура излучала покорность, какую-то забитость и бесконечную доброту… Лада нарисовала уже по памяти, образ изнутри, так могла воссоздать мать только родная дочь… И подумалось: « Еврейка галута, прикрытая только близкими и не защищенная ничем, кроме стен своего дома. Вероятно, от этой общей замкнутости и тоски она, уже имея все, заболела и ушла…»
Меня озарило: вот откуда бесконечная душевная глубина, милосердие, ум, доброта — «идишкайт» самой Дады…. И то запредельное, невозможное в мире современного иудео-мусульманского противостояния – счастье, чувство «святая святых», которое Бог даровал арабу и еврейке, доказывая еще раз, что Ему, как в Библии, подвластно все.
— Дада, ты понимаешь, что все вы с сыновьями и внуками имеете право на Израиль? Хотя Саиду будет очень трудно…
— Понимаю, но мы уже старые, чтобы куда-то двигаться. Мы всю жизнь живем здесь у Праги над Эльбой. Но наш старший сын- архитектор, и он реставрирует и церкви и синагоги. Это он составил опись всех еврейских центров Чехии. А младший сын – математик, технократ. Старший все время спорит с отцом. На фоне террора мусульманство в его глазах потеряло ценность. Саиду очень больно…
Я никогда не воспринимала своего друга враждебно. На поле культуры духа нет границ! Так было принято в московском университете. И его лингвистический талант, громадный духовный и душевный масштаб, его опора на свою национальную традицию были мне всегда интересны. Я привезла в дар свою книгу об израильском театре, а Саид подарил мне свои труды: «Краткую Арабскую энциклопедию», «Арабскую каллиграфию» и «Мусульманский пациент», изданные им на чешском
— Понимаешь, в Европе ничего о нас не знают. Я написал об арабской истории и культуре, о нашем мироощущении, чтобы хоть как-то познакомить людей с нами. У меня был в Праге единственный в стране очень успешный магазин «Восток», где можно было достать книги и на арабском. Его разгромили. Я остался ни с чем. А после взрывов и наплыва беженцев чехи просто заболели. У меня на почтовом ящике написали: мы убьем тебя! Я всю сознательную жизнь провел в Чехии. Меня знают в Карловом университете Праги. Я араб, но мои книги на чешском признаны в стране лучшими по языку, я даже получил премию. Из правительства звонили, готовы дать сколько угодно, если я напишу их историю. Но меня все равно ненавидят. А после угрозы по почте я стал бояться идти домой. Большую часть времени я провожу в доме сына…
В глазах друга был страх загнанного в тупик удивленного зверя, не согласного с преследованием охотников. Ведь не виноват, что природа создала его таким, каков он есть, и что судьба его сложилась именно так, а не иначе – на разрыве между Западом и Востоком! В своей книге «Мусульманский пациент» он, подобно тяжело раненому герою известного английского фильма, объясняет интервьюеру свой внутренний мир носителя арабской цивилизации и призывает учитывать «принципы диагностики, терапии и коммуникации», исходя из фактов мусульманской истории и культуры. На огромной территории от Габона, Мавритании до Сьерра Леонэ и Узбекистана он описывает значение Корана, арабские законы жизни и смерти и даже отношение к пересадке органов… Книга предназначена для взаимопонимания и мира. Я смотрела на своего давнего друга, стараясь не вспоминать кровавые теракты в Израиле, где мог погибнуть любой, даже мой сын… Я хотела схватить суть его развития за десятилетия после Москвы. Ведь духовный корень у нас был общий – философия культуры. И, естественно, пригласила в свою Иудею на достопримечательности… Но на свой вопрос «а ко мне в гости в Иерусалим?», получила неожиданно резкий ответ:
— В Палестину я не приеду никогда.
В книге «Мусульманский пациент» он посвятил государству «Фалястын» с Иерусалимом как его главной святыней почти страницу…
И я поняла: несмотря на то, что чувствуем и понимаем друг друга, мы на разных берегах, и с места нам не сойти! Ибо ценю Израиль, который не воспринимает вообще мой друг… Однако в Праге именно еврейки спасли араба от одиночества и смерти. И я чувствовала себя между Дадой и Саидом («он до сих пор рассказывает мне на ночь сказки»), как в запредельном мире – в неэвклидовом пространстве, где возможно все!
Какой праздник в центре Праги устроили они мне в день рождения 25 сентября! Их глазами я увидела и старинные часы, за которые Мастера лишили зрения, чтоб не создал более подобной красоты… И скульптуры, украшающие мосты и храмы, и подземный ресторан «У Золотого Льва», где по легенде бродят призраки… И музей «Франца Кафки» на берегу Влтавы… Вместе с ними удалось покататься на карусели и даже попасть в мир огромных живых бабочек… Мгновение остановилось, ибо было прекрасно, как в детстве… Больше мы не встретились… Последние три дня я бродила по «Городу Юзефа» — Еврейскому Гетто Праги в поисках той ауры, которая осчастливила моего арабского странника!
Это был весь центр — в руках у меня была карта «Prague Jewish Town», вокруг десятки веселящихся туристов, и я не могла понять, что здесь еврейского? Архитектура в стиле парижского модерна, названия улиц чисто чешские (Яхимова, Капрова, Бржехова, Хиршбитова). На дверях ни намека на мезузы. Стены, что невозможно у евреев, украшены человеческими рельефами, даже бабами с рыбами…
С большим трудом я нашла кассу, где выдали билет на посещение сразу всех синагог, как на представление. Я испытала подлинный шок, когда обнаружила между синагогами, рядом со входом в Старое «жидовски» кладбище на узенькой улочке, богатые магазины и открытые киоски. Шла оживленная продажа сувениров… Первое, что возникло:
«Аттракция! Чехи сделали из своих евреев приятное времяпрепровождение, источник личного преуспеяния…»
Интуиция не обманула – такова была вообще история взаимоотношений ведущей нации с чужим племенем, исповедовавшим единобожие. Основательница Праги прорицательница Либуше заповедала своим наследникам принять в будущем чужой народ, верящий в единого бога. «Пусть твой внук возьмет их под защиту, ибо они принесут плодородие на наши поля». Так и случилось в 850 году, когда после разрушения Московии в Богемии появилась еврейская община. «Мы будем твоими верными подданными и будем молить нашего Бога, чтобы он дал тебе и твоему народу славу и победу». Правнук Либуше, князь Гостивит, следуя завету родоначальницы, принял их милостиво. Уже первый чешский летописец Козьма Пражский рассказал, что евреи так мощно поддерживали Гостивита и продовольствием и деньгами, что ему удалось изгнать немцев из Богемии. Позже в награду, в 907 году, евреям был отдан огромный участок на правом берегу Влтавы. Он так и назывался еврейский город. До конца 15 века евреи Праги жили в полном покое. Позже на почве зависти и ненависти к религиозным чужакам рождались сплетни, слухи, наветы. Легенда о Големе, созданном Махаралем в 16 веке — защитнике гетто, возникла не случайно. Евреев преследовали, изгоняли, а потом звали назад. Среди деревянных домов, охраняемых огромными воротами, запиравшимися на ночь, до конца 19 века ютились добротные деревянные дома. Между ними возвышались прекрасные синагоги: Майзелова, Пинкасова, Высокая, Староновая, Иерусалимская, Клаузова, Испанская.
… Старый еврейский город процветал, несмотря на погромы. В 1850 г. он получил название Йозефов, в честь австрийского императора Йозефа, который издал первые указы об уравнивании евреев в правах с местным населением. Гетто Йозефов стало одним из районов Праги. Это было замечательно, с одной стороны, а с другой – привело к тому, что в 1893 — 1913 годах еврейские дома, часть синагог были разрушены, а на их месте построены новые многоэтажные, во французском стиле времен Наполеона… Это были те самые «здания гетто», которые так потрясли меня базарной пышностью архитектуры и их несоответствием еврейской традиции. Впрочем, и население там уже было смешанное – атмосфера сосредоточенной духовной тишины осталась в легендах. Чехи, поселившись там, привнесли чувство самодостаточности, жизни — праздника, рационально организованного благополучия… В 1938, при правительстве Масарика, они так легко сдались Гитлеру и предали своих евреев! Лишь бы сохранить этот архитектурный «паредайз» над Влтавой… Жертвы отправлялись в Терезиенштадт — «Гитлеровский рай для евреев», упорядоченно …
Какие гениальные пражане сгорели там: композитор Виктор Ульман, режиссер Густав Шорш, музыканты братья Хаас, художница Фридл Брандейсова, комик Карел Швенк, поэт Хануш Гахенбург и дети, успевшие спеть оперу «Брундибар» в пропагандистском фильме, и в полном составе отправленные в печи Освенцима…
Я вспомнила о каждом из них в Пинкасовой синагоге, где звучал хазанут «Эль Мале Рахамим» — высокий плач над нескончаемыми настенными списками евреев Чехии и Моравии, погибших в Катастрофе. Атмосфера внимания и сочувствия трагедии смирила, наконец, меня с толпами туристов, которые менялись в лице, заходя в еврейские святыни. На кладбище я видела, как многие из них укладывали записки, монетки и молились у могилы МАХАРАЛа — еврейского цадика, каббалиста, защитника гетто, создателя Голема…
Подобный трепет иностранных гостей я наблюдала и в других действующих синагогах, которые между молитвами открыты для всех. Особое впечатление произвела на меня женщина европейской внешности в Староновой синагоге, увидевшая во мне израильтянку и заговорившая вдруг на русском с чешским акцентом.
— Меня зовут Хана. Я прошла гиюр и мечтаю привезти своих детей в Израиль. А пока я работаю экскурсоводом по гетто и буду рада рассказать, где ты находишься.
Я взглянула на высокие готические потолки, метровые беленые стены с узкими синими окошками и алюминиевые блестящие подносы на стенах.
— Не удивляйся. Эта синагога – самая древняя, она построена в 1270 евреями, изгнанными из Московии, на старом каменном основании еще тех, которые по легенде здесь жили во времена второго Храма, потому и называется Староновая. Широкие каменные стены сохраняли ее от пожаров и погромов, а мужчин отделяли от женщин, наблюдавших за молитвой сквозь эти синие щели. Металлические круги натирали до блеска и зажигали перед ними свечи. Это было не так, как сейчас при электричестве.
Я представила себе в полумраке неверного света мистическое торжественное богослужение и невольно вспомнила Голема, который по легенде до сих пор наблюдает за гетто с чердака Староновой синагоги.
«Ибо избрал Господь Сион, возжелал его в жилище Себе» (псалом 132) — написали над входным порталом в 1618 при ремонте синагоги, в котором участвовали не только евреи, но и их христианские соседи.
Я заметила, что в архитектуре всех синагог гетто были использованы готические традиции христианского окружения с сохранением внутри еврейской символики. В голове стучали вопросы: – что это – жалкая ассимиляция, стремление раствориться в окружении из страха, чтобы выжить, или симбиоз традиций, основанный на взаимоуважении, понимании лучшего у соседей, для создания новой художественной реальности?
«Иерусалимская синагога», построенная на средства «Общества для строительства нового храма» в 1905 по проекту чеха Вильгельма Штяссны евреем Алоисом Рихтером, убедила меня в уникальности пражского диалога. Главный фасад отличала мощная арка в мавританском африканском стиле со звездой Давида на окне и библейским стихом по контуру: «Вот врата Господа, праведные войдут в них» (Псалом 118).
Вытянутое пространство синагоги было ритмизировано полукруглыми мусульманскими, в испанском стиле, арками, поддерживающими верхние галереи для женщин. Высокий ковчег – Арон ха Кодеш -украшен виноградным рельефом и изображением скрижалей с Десятью заповедями. А на западной галерее – христианский орган, элемент готики. Среднюю аркаду входного портика окаймляет цитата: «Не один ли у всех нас Отец? Не один ли Бог сотворил нас?» (Мелахим, 2:10). Несмотря на разницу стилей и там охватывает посетителей космический покой, звук тонкой тишины, торжественный мир под сенью Всевышнего…
Полифонная гармония Иерусалимской синагоги многое объяснила мне в тайне личного счастья араба Саида и еврейки Дады, моих дорогих друзей, которые именно в Праге – городе открытых диалогов, надмирной космической реальности…смогли найти свою дорогу в рай.
А я, испытавшая шок от пражских еврейских контрастов, обрела покой и ответы на все вопросы о том, кто такие чехи и в чем секрет их успеха, лишь в последний день, когда попала на открытие 136-го сезона 2018-2019 в «Народни Дивадло», на оперу Бедржиха Сметаны «Либуше» в режиссуре Яна Бурьяна. Здание, родившееся по инициативе композитора из общих усилий на собранные деньги, чудо классической архитектуры, где золото настенных украшений, картины занавеса и потолка сверкают в блеске огромных люстр и свидетельствуют о культурной самопрезентации. Открытие его в 1881 было торжеством свободы чешского искусства, неподвластного империи Габсбургов.
Убранство, сцена, зрители – все было в тот вечер праздником зрения, слуха, сердца. Музыка Д.Сметаны, ученика Листа, последователя Бетховена, мощная и успокаивающая, звучала возрождающей симфонией народной речи, патетической взволнованной декламацией. Либретто Йозефа Вендика – историка, обобщившего легенды, было представлено режиссером Яном Бурьяном, сценографом Даниэлем Дворжаком и хореографом Петером Зуска, как ожившие в виртуальной реальности древние манускрипты, скульптурный театр истории. Компьютерные эффекты «Латерны Магики» внутри классических текстов создавали объемное соборное действо с восторженным залом, как его частью.
Великолепное сопрано Даны Бурешовой в главной роли «Либуше» венчали постановочную пирамиду как гимн нации, преодолевшей в истории войны и горе, но не сдавшейся в стремлении к свободе, народа, чье нынешнее процветание она предсказывает в эпилоге. Зал стоя приветствовал завещание предков – призыв к согласию между собой, как основу победы…
Улетая в Израиль, я вспомнила слова Торы: «Проклинающие тебя будут прокляты, а благословляющие – процветут»…
Нынешний международный успех Чехии, демонстративно лояльной ко всем своим гражданам (особенно к евреям, чей лев с двойным хвостом по указу короля Вацлава в гербе города!) – тому доказательство…
Прага потрясла, подарив духовную силу и надежду на возрождение…